Слегка растерявшийся Кратов проследовал за ней под навес над длинным столом из грубо оструганных досок, от которых исходил изысканный незнакомый аромат (позднее Кратов узнал, что ему посчастливилось попирать своим седалищем бесценное сандаловое дерево). Пока он соображал, как пользоваться древним рукомойником с носиком-пипкой, мулатка притащила блюдо с курятиной и клейким рисом и миску салата из молодых побегов какого— то растения. Одобрительно крякнув, Кратов умостился на такой же грубой скамье, обильно залил курятину пахучим ядовито-желтым соусом, принюхался и нашел все довольно аппетитным. Пока он подыскивал верные слова благодарности, пигалица улетела — впрочем, ненадолго. Вернулась она с котелком еще дымящейся вареной кукурузы и рукодельной корзинкой, полной самых экзотических плодов, среди которых Кратову известны были только грейпфрут (всего один, зато размером с небольшой арбуз), карамбола, зиаузиа и хонгби. «Э-э…» — начал было он и снова опоздал. Мулаточка убежала, сверкая розовыми пятками. Вздохнув, Кратов занялся курицей (которая по ближайшем рассмотрении, а также по результатам дегустации, оказалась не курицей, а каким-то фазаном). Он уже наполовину освободил блюдо, когда появилась его нежданная кормилица, водрузила перед ним кувшин и стакан, а затем устроилась напротив на коленках, умостив кофейную рожицу на кулачки и с любопытством хлопая глазенками.
— Спасибо, милая, — наконец улучил момент Кратов.
— Угу, — сказала она.
— Тебя, часом, не Риссой кличут?
— Не-а.
— А как?
— Меня кличут Мерседес, сеньор, — хихикнула кроха.
— Значит, единорогами не ты занимаешься?
— Я занимаюсь тем, что растет, цветет и плодоносит, — важно пояснила Мерседес. — А Рисса — дура! — заявила она категорично.
— Отчего же, позволь спросить, она дура?
— Майрон ее выгнал, а она — в слезы! Ничего теперь делать не хочет. Переживает… — Отведя взгляд в сторону, Мерседес прибавила со вздохом: — Но единорог и вправду был красивенький…
— Как погляжу, у вас тут все носятся, как угорелые… за бубосами гоняются… а ты со мной прохлаждаешься.
— Я сегодня старшая по кухне, — сказала Мерседес, состроив печальную гримаску. — Только не надо здесь курить, — неожиданно прибавила она.
— Я и не собираюсь, — удивился Кратов. — А что, бывают гости, которые курят?
— Не-а! Это я так, на всякий случай. Курить вообще вредно, сеньор.
— Отчего же?
— Не знаю. Так все говорят.
Кратов налил себе из кувшина и пригубил.
— Ты это пробовала? — спросил он с опаской.
— Пить пиво тоже вредно, — пожала плечиками Мерседес. — Но бывают гости, которые пьют.
— Я как раз один из этих непонятных типов, — сообщил Кратов, доливая.
— Вы, наверное, какой-нибудь важный сеньор инспектор, — сказала Мерседес со странной интонацией.
— Разве я похож на инспектора?! Мулатка подумала.
— Не очень, — признала она.
— А ты видала хоть одного живого инспектора?
— Не-а!
— Почему же ты решила, что я — это он?
— Потому что вы, сеньор, ни на кого не похожи.
— Занятно, — пробормотал Кратов. — И все же я не инспектор. — Порывшись в корзинке, он вытащил с самого дна приплюснутый плод, похожий на румяную булочку. — Ха! — сказал он. — Вот уж не ожидал встретить здесь такое…
— Вы знаете, что это?
— Еще бы, — горделиво промолвил он. — Это, голубушка, акрор, иначе говоря — «райское яблоко» из садов прекраснейшего виконта Лойцхи…
— Это акрор с нашей делянки, сеньор, — возразила Мерседес, как показалось Кратову, несколько разочарованно.
«Нешто похвастаться? — подумал Кратов. — Все же, кое-что, чем Земля обязана лично мне…»
— А вот это я не знаю что такое, — сказал он, беря другой плод.
— Померанец! — воскликнула мулаточка с притворным негодованием.
— Апельсин, что ли?
— Почти как апельсин, но не апельсин. Хотя иногда его так и называют: горький апельсин.
— То есть, Зевс, конечно, бык, но не Критский бык… Никогда не видел.
— А вы кого-то ищете, сеньор?
— Угадала.
— Риссу, что ли? — наморщила она носик-кнопку.
— Не угадала.
— А мне не скажете?
— Не скажу. — Мерседес пренебрежительно оттопырила нижнюю губу, и он счел за благо прибавить: — Ты славный человечек, но непременно разболтаешь.
— Ага, — вынуждена была согласиться она.
— А я хочу сделать сюрприз.
— Какой же сюрприз?! Вы даже не прячетесь! — Мерседес вполне взрослым оценивающим взглядом исследовала его стати. — Вас и не спрятать, сеньор, разве что в загоне для бубосов…
— Видишь ли… Тот, кого я ищу, может не узнать меня в лицо.
Карие глазенки распахнулись во всю ширь.
— Вы, наверное, прибыли его убить! Кратов поперхнулся горьким апельсином.
— Бог знает что ты городишь, — сказал он, продышавшись. — Кто же способен убить живого человека?
— Мы смотрели кино, — рассудительно проговорила Мерседес. — Называется «Ляг и лежи, пока я не ушел»… или что-то в этом роде. Один красивый сеньор в белом костюме и белой шляпе приехал издалека, чтобы убить другого сеньора, который еще раньше, много лет назад, убил его родителей. Так что этот второй сеньор никак не мог знать первого в лицо. Очень похоже?
— Ну, мои родители, хвала небесам, живы-здоровы, — сказал Кратов. — И это же кино о незапамятных временах.
— Или вот еще, — продолжала Мерседес. — Называется слишком коротко, чтобы я запомнила… — Она вдруг прикрыла глаза и поднесла ладонь к трепетавшему на ветру соцветию какого-то сорняка, что отчаянно пробивался к свету из-под скамьи. То ли соцветие было переспелым, то ли ветерок налетел… но Кратову на миг почудилось, будто зеленая плеть потянулась к исцарапанным пальчикам, как собачонка тянется лизнуть руку хозяина… Мерседес спокойно отняла ладошку и продолжала как ни в чем не бывало: — У одного молодого сеньора другой сеньор отравил отца, чтобы стать королем и любить его матушку. Я так и не поняла, чего он хотел сильнее, но только молодой сеньор, который был принцем…