Блудные братья - Страница 29

— Сам знаешь, — просунув шоколадную рожицу в обрамлении белых кудряшек подмышку дюжей Розалинде, пискнула кроха Мерседес.

На фоне густо-синего неба лес казался бесформенной черной массой. Из его глубин доносились жутковатые недружелюбные звуки.

— Почему вы решили, что нужно искать здесь? — спросила Кендра.

— Я ее встретил здесь неподалеку, Похоже, что я последний, кто ее видел…

Он чуть не добавил «живой», но вовремя прикусил язык.

— А потом я углубился в дебри, — продолжил он. — И… мы с этим лесом друг дружке не понравились.

— Это правда, — согласился учитель Ольгерд Бжешчот. — Один из мальчиков, Большой Виктор, мне говорил, что место это нехорошее.

— А вы промолчали, — укоризненно заметила Кендра.

— Виктор рассказывал это с присущим ему мрачноватым юмором, — оправдываясь, промолвил Ольгерд. — Вы же знаете этого паренька. В тринадцать лет он весит столько же, сколько и я, имеет подтвержденный Национальной федерацией Японии черный пояс каратэ — то есть подлинную регалию, а не те игрушки, что раздают в бесчисленных липовых школах по всему миру, — и ничего не боится. Он просто сказал, что ловил с малышней вальковатых змей «тункым», и ему там не понравилось.

— Риссы не было с ними? — спросила Кендра.

— Увы, нет. Вы же знаете эту девочку. Она не любит пресмыкающихся. Большой Виктор их тоже, конечно, не любит, но способен легко преодолеть неприязнь. Рисса же предпочитает симпатичных млекопитов. Можно было ожидать, что ее фаворитами будут кошки. Но она предпочла единорога.

— Почему вы так решили? — осведомился Кратов. — Насчет кошек?

— Вы же знаете кошек, — охотно пояснил Ольгерд. — Это одно из немногих животных, у которых почти круглая форма черепа. Очертания кошачьей головы близки к младенческому, но не вызывают реакции отторжения, как это происходит применительно к обезьянам, которых люди обычно воспринимают как злую пародию на самих себя. Поэтому люди питают к кошкам подсознательную нежность… Было бы естественно ожидать того же и от Риссы, с ее рано сформировавшейся материнской самоиндентификацией. Однако юная красавица поставила меня как психоаналитика в тупик. Вы любите кошек, доктор Кратов?

— Я? — погруженный в размышления, тот не сразу понял вопрос. — Не знаю… наверное. Не требуйте от меня соответствия вашим стандартам. Я ведь ксенолог.

— Константин должен быть одинаково терпим даже к самым жутким уродам, — ввернула Кендра. — По нашим с вами, Ольгерд, представлениям.

— Это верно, — усмехнулся Кратов. — У меня много хороших знакомых, например, среди рептилоидов.

— Удивительно, — сказал Ольгерд. — Человеку свойственно испытывать беспредметный страх перед рептилиями. Это в нас от тех же обезьян, которые тысячелетиями почитали змей за смертельных, опаснейших врагов. Даже если вы сумели преодолеть этот древний инстинкт без ущерба для психики, должна сохраниться хоть какая-то замещающая реакция. Например, недоверие…

— Рептилоиды тоже не доверяют людям, — уклончиво проговорил Кратов. — Но вот этому рациональных объяснений не имеют. В мирах, где эволюция остановилась на рептилиях, млекопитающие редко получали шанс на выживание.

— Я видела этих ваших рептилоидов, — сказала Кендра. — Почему-то все называли их «тоссами». Они совсем не такие, как наши змеи или ящерицы. Они как… как большие детские игрушки. Можно ли бояться игрушек, или не доверять им?

— Можно! — с наслаждением уверил ее Ольгерд.

— Вам, сударыня, прямая дорога в ксенологи, — сказал Кратов уважительно. — Есть люди, которых при виде тоссов прямо-таки трясет.

— А, эти… — со странной интонацией сказала Кендра. — Я знаю, о ком вы говорите. Вот перед кем нужно испытывать подсознательный страх.

— Так оно и есть, — оживленно сообщил Ольгерд. — Не скажу, что страх, но отмечалось недоверие, как, например. Мерседес. Или плохо скрываемое отвращение, как, например, у Грегора. Чем взрослее ребенок, тем ярче у него, простите за тавтологию, нетерпимость к нетерпимости. Хотя есть и исключения из правил, например, тот же Майрон…

— А почему вы спросили, не ходила ли Рисса ловить скалковидных змей? — поинтересовался Кратов.

— Вальковатых, — поправила Кендра. — Из ваших слов я поняла, что у этого участка леса — мрачная аура…

— Мягко сказано, — усмехнулся Кратов. — Кто-то из тамошних жильцов не любит, когда нарушают его уединение.

— Если бы Рисса была с Большим Виктором, она бы тоже это ощутила. Но ощутила бы глубже.

— И в беседе со мной наверняка нашла бы более точные слова, — добавил Ольгерд.

— Насчет «глубже» не уверен, — возразил Кратов. — Это не хвастовство, а точная самооценка. Я специально развивал свою восприимчивость к эмофону под руководством очень сильных инструкторов.

— Правда? — обрадовался Ольгерд. — И что же за эмоции сейчас во мне бушуют?

— Ирония, — сухо ответил Кратов. — Не понимаю только, чем я мог ее вызвать… Но это на поверхности, вершки. А корешки у вас те же, что и у всех нас. Отчетливая и сильная тревога.

— Не сердитесь на учителя Бжешчота, — мягко сказала Кендра. — У него легкий характер. Видите ли… Рисса — телепат.

— Телепат?! Час от часу не легче… — Кратов вдруг вспомнил свои грешные мысли при их встрече. Ему сразу стала понятна та ирония, с какой разглядывала его эта соплячка. — Дьявол! У вас тут водятся обычные дети?

— Это самые обычные дети, — сказала Кендра. — Хотя… где вы встречали обычных детей?