Он был уже рядом и успел подхватить ее прежде, чем тело ее коснулось брусчатки.
И отчетливо, как никогда в жизни, до рези в глазах, увидел, как теплый свет ее живой ауры стремительно тает в черной пустоте.
Мир застывал, делался плоским, словно рисунок в две краски — черную и серую…
— Нет! — пробормотал он. — Не надо!
Выпрямился, бережно прижимая свою невесомую ношу к груди. Опрометью кинулся к дверям бара, откуда струился рассеянный свет.
Уже на пороге, ощутив что-то враждебное, какую-то смутную угрозу, бессознательно оглянулся.
… Почти сливаясь с серыми сумерками, лишенная объема и цвета, приземистая тень возникла перед ним на малую долю секунды. Короткая рука выпросталась из бесформенного плаща и угрожающе воздела несуразно длинный корявый палец. И сгинула…
Может быть, ему это показалось.
Чужие голоса и лица внезапно врывались в его сознании, чтобы тут же уйти прочь и исчезнуть. И снова смыкалась сплошная серая пелена (однажды он уже видел такую — в дальней, прошлой жизни, на борту рушащегося в великое Ничто, без берегов и пределов, мертвого космического корабля), а посередине этой серости — бледное, застывшее, едва узнаваемое лицо. Восковая маска с погасшими глазами, скорее похожими на два осколка цветного стекла — такими же прозрачными и безжизненными.
Кто-то попытался разжать его руки.
— Константин, — услышал он голос Понтефракта. — Это медики… позвольте им.
Он наконец выпустил ее. Лицо-маска отдалилось от него и пропало. Серая пелена схлопнулась перед глазами, как прореха, стянутая невидимой нитью.
Откуда-то с того света до него долетали обрывки фраз и долго носились в ватной пустоте:
— …психодинамический шок… женщина-юфманг… через полминуты будет в порядке…
— Костя, — снова пробился голос Понтефракта. — Вы меня слышите? Считайте до тридцати, и вам будет легче. Это чары, они скоро пройдут…
«Я не хочу, чтобы они проходили», — подумал он. Это была первая связная мысль с того момента, как Идменк умерла у него на руках.
Серый туман понемногу рассеивался, наполняясь призрачными, нелепо дергающимися контурами человеческих фигур. Голоса сливались в общий невнятный шум. Сделавшийся в одночасье плоским и черно-белым мир оживал, обретая объем и цвет. А с ним оживала и замороженная боль.
Он сидел привалившись к стене, в руке у него был стакан с водой, напротив стоял Понтефракт, бледный и еще сильнее всклокоченный против обыкновенного, а за ним толпились какие-то совершенно незнакомые люди.
— Где она? — услышал Кратов собственный голос, доносившийся словно со стороны.
— Наверное, уже в клинике, — сказал Понтефракт. — Здесь недалеко есть прекрасная муниципальная клиника. Но надежды нет, Костя. Она умерла сразу. Стрела из арбалета в основание черепа, какой-то варварский яд… — Он нахмурился и замолчал.
Высокий, изможденного вида человек в мокром плаще, навис над Кратовым.
— Ферн Брайс, — назвался он. — Я комиссар континентальной полиции города Тритоя. Вы должны дать показания…
— Что я должен дать? — вяло переспросил Кратов.
— Ничего, — быстро проговорил Понтефракт и оттер явно недовольного комиссара плечом. — Я позже сам все объясню полиции. Преступник известен, мотивы ясны…
— Юфманги? — с горькой миной осведомился комиссар Брайс и, получив утвердительный кивок, удалился.
— За что? — спросил Кратов. — Почему ее, а не меня?
— Это же юфманги, — словно извиняясь, промолвил Пон-тефракт. — У них свои законы. На Яльифре, где они живут, убийства за измену семейным узам в порядке вещей. Да что я вам рассказываю, вы же знали, на что шли. Наверное, он… супруг вашей женщины… уже сдался своему консулу. Ему ничего не грозит. Вот если бы он вас задел — тогда конечно…
Стакан с тонким звоном выпал из онемевших пальцев.
Кратов обхватил голову руками, уткнулся лицом в колени. Огромный ржавый и совершенно тупой нож где-то глубоко внутри пытался распилить его сердце на две половинки.
— Почему, почему, господи?!
Понтефракт торчал над ним истуканом, беспомощно шевеля конечностями.
«Время закончилось», — сказал прорицатель Вижу Насквозь.
«Я ее потерял. Потерял навсегда и безвозвратно. Я никогда больше не увижу ее. У меня ничего не осталось. Ничего… У меня не осталось даже ее портрета, даже самой пустяковой графии. Я обречен на то, чтобы с каждой минутой все сильнее забывать ее. Чем дольше я живу, тем сильнее от нее удаляюсь. У меня больше никогда ее не будет. Никогда, никогда, никогда…»
— Я не смогу жить без нее.
— Сможете, — покачал головой Понтефракт.
— Я не хочу жить без нее.
— Думаете, вы на Эльдорадо первый, кто связался с этими… сиреневыми феями?
— Я найду его, — проронил Кратов. — И, может быть, убью.
— Бросьте, — отмахнулся Понтефракт. — Что еще за галактическая вендетта! Даже и не думайте.
— Все равно, — упрямо сказал Кратов.
— Лучше еще разок сосчитайте до тридцати, — печально проговорил Понтефракт.
Спирин и Торрент уже куда-то исчезли. Пустая лужайка производила обманчивое впечатление тишины и покоя. Лишь со стороны Оронго доносился приглушенный расстоянием и пышными кронами Садового Пояса гул бурной и полнокровной городской жизни. Над головой, словно гигантские насекомые, проносились гравитры, а затем, едва не касаясь верхушек деревьев, медлительно и степенно проплыл рейсовый «огр» до Абакана, а может быть — до Иркутска. («Иркутск меня бы тоже устроил», — мечтательно подумал Кратов.) При небольшом напряжении глаз можно было различить выражения лиц пассажиров, облокотившихся о перила нижней палубы, и даже расслышать их голоса.