Блудные братья - Страница 127

127

— Кратов, Кратов, что мне делать?!

— Как бы вы ни поступили, Ольга вы ошибетесь…

— Будь ты проклят, Кратов! — сказала она, вытирая слезы кулачком.

9

На Эльдорадо ничего не изменилось.

Усталым зверем колотился о камни океан. Черепаший панцирь набережной Тойфельфиш полоскали дождевые струи. В прорехи торопливо наползающих друг на дружку низких туч заглядывали попеременно то налитая дурной кровью Цыганка, то синюшная Сомнамбула, а от Ведьмы виден был один лишь грязно— серый огрызок. Намекающе, но без специальной настойчивости подмигивали окна увеселительных заведений. И в баре, куда вошел Кратов, с облегчением избавившись от мокрого плаща и отряхивая случайные брызги с волос, по— прежнему звучала переиначенная до неузнаваемости «Cantilena Candida», за девушкой в кимоно разгуливала обязательная трехцветная кошка, а за одним из столиков перед двумя кувшинами пива и блюдом, откуда свирепо взирал па окружающих «иглозуб по-нирритийскп», сидел Бруно Понтефракт и зазывно помавал рукой…

Но ведь это только казалось, что минула вечность, а на самом-то деле прошла лишь неделя. Что же могло измениться?

— Должно быть, я был последним, кого вы ожидали здесь застать? — со злорадным наслаждением осведомился Понтефракт.

— Подите к дьяволу, Бруно, — сказал Кратов. — Я не собираюсь в вашей компании надуваться этим мерзким пойлом. У меня свидание, и по крайней мере в его начале я намерен быть трезв и благоухать.

— Снежная Королева, — неопределенно хмыкнул Пон-тефракт, — Зря вы это затеяли, друг мой. Феи очаровательны, но это всего лишь феи. Когда им не хватает женских чар, они прибегают к колдовству…

— Я это знаю, — перебил его Кратов. — И про феромоны, и про аттрактивную ауру, и про гипнопластику… Можно подумать, земные женщины не пользуются теми же маленькими хитростями!

— Пользуются, — охотно согласился Понтефракт. — Еще и как! Земные женщины… не говоря уже об эльдорадских… это, Константин, такие особенные животные, что только диву даешься… Между прочим, ваше намерение благоухать — из той же оперы. А во мне говорит уязвленный шовинизм. Что же, вам простых тригойских девушек мало, коли вы волочитесь за приблудной чужачкой?! — Он сделал иезуитскую паузу и добавил: — В особенности после Озмы.

— Озма… — усмехнулся Кратов. — Озма — это святое… Как вам это в голову могло прийти? Это сколько же нужно залить в себя пива, чтобы даже вообразить такое?! Я лишь охранял ее… как умел.

— Ну-ну, — недоверчиво пробурчал Понтефракт. — Это вы своей фее будете вкручивать, а меня, старого греховодника, на эту лабуду не купите.

— Заткнитесь, Бруно, — миролюбиво сказал Кратов.

— А правда, что теперь вы — эхайнский граф? — неожиданно сменил тему Понтефракт.

— Правда.

— И у вас есть свой замок?

— Даже несколько. И в обозримом будущем я принужден буду вступить во владение всей графской недвижимостью, а также преклонить колено перед родовым алтарем Лихлэбров.

— И официально представиться хирарху, — подсказал Понтефракт.

— Гекхайану, коллега, — поправил Кратов. — Пигидмешту Оармалу Нишортунну, Справедливому и Беспорочному гекхайану Светлой Руки. Только я ему уже представлен.

— Ах, да — это, верно, произошло, когда вы ударили по рукам насчет его помолвки с Озмой…

— Помолвки не было, и по рукам никто не бил, — запротестовал Кратов. — Озма всего лишь любезно приняла приглашение гекхайана погостить в его резиденции на Эхлиамаре. И немного попутешествовать по мирам Светлой Руки… По-моему, она впервые по-настоящему влюбилась.

— Ну, а про бедного гекхайана и говорить не приходится. Он, как и все Светлые Эхайны, пал жертвой озминых чар.

— Что вы имеете в виду?

— Каждая женщина — немножечко ведьма, — усмехнулся Понтефракт. — Хотя зачастую и сама об этом не подозревает. Думаете, ваша гномица…

— Я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы последили за своим языком… — нахмурился Кратов.

— Ради бога, простите. Клянусь кошкой, я всего лишь рискнул употребить точный термин… Так вот: думаете, ваша… гм… ледяная фея пользуется аттрактивной аурой и гипнопластикой сознательно? Вовсе нет! Во всяком случае — не более сознательно, чем глазками, чтобы стрелять из стороны в сторону, и губками, чтобы производить приятные вашему слуху звукосочетания. Это — в ее натуре, это часть ее существа. То, чем юфманги всегда отличались от людей, а люди по незнанию называли колдовскими чарами.

— Причем же здесь Озма?

— У Озмы есть свои чары. Это ее голос.

— Разумеется, — сказал Кратов, пожимая плечами. — Тоже мне, открытие! Вся человеческая Галактика, а теперь еще и Светлая Рука, с удовольствием пребывает во власти этих чар…

— Со Светлыми Эхайнами дело обстоит несколько иначе.

— Бруно, вы до невозможности похожи на жирного тритойского кота, — слегка раздраженно заметил Кратов, — который поймал жирную тритойскую крысу, но вместо того, чтобы слопать ее, вдруг принялся вылизывать себе причинное место!

— Хорошо, пусть кот займется крысой, — улыбнулся в бороду Понтефракт. — Помните, я говорил вам о присущей различным расам повышенной чувствительности к определенным участкам акустического спектра?

— Очень смутно. Нечто похожее мне говорила Озма, но смысл был абсолютно иной.

— Возможно, я и не говорил этого. А содержание ваших бесед с Озмой отныне должно заботить лишь гекхайана… Взгляните-ка. — Понтефракт внезапно извлек чуть ли не из-под своей задницы обтянутый крокодиловой кожей (вполне вероятно — натуральной) бювар, шмякнул его на стол, и тот эбернулся обыкновенным, чуточку старомодным переносным видеалом. — Что это, по— вашему?

127