Блудные братья - Страница 109

109

С горя он выпил еще пива. Мысли в голове понемногу разбредались, словно стадо коров… а может быть, и к'биозапгум. Озма, подперев щеку рукой и вперив остановившийся взгляд в пустоту, задумчиво жевала голубой листик салата. Должно быть, сочиняла какую-нибудь мелодию. Самую прекрасную из мелодий под этими небесами. «Никто еще не слышал ни одной эхайнской песни, — сделал очередное неприятное открытие Кратов. — Мы даже не знаем, существует ли у них музыка. Мы знаем, что у них есть Кодекс Эхлидх и до черта иных прочих кодексов и уложений, а не знаем ни их музыки, ни их стихов. То есть, я сам видел, как они живо и даже излишне обостренно реагируют на внезапные озмины вокализы. Я помню еще, что творилось с этим подонком Лихлэбром на концерте Озмы. Все его существо рыдало… Мы еще кое-как разбираемся в их юриспруденции, но не имеем ни малейшего представления о культуре и сильно путаемся в их истории. Отсюда и все глупости, в которых я, несчастный самонадеянный идиот, вот уже несколько месяцев принимаю самое деятельное участие».

Кратов вдруг обнаружил, что давно и активно участвует в застольной беседе. То есть, вещает по преимуществу хозяин дома, а он подает осмысленные реплики и даже как-то реагирует на невнятные требования Озмы переводить.

— … Я эхайн простой, — говорил Лэрдзорид. — На кой мне война? Я всех сыновей потерял на войне. У меня было три жены. Одну увели невесть куда и неизвестно что над нею учинили при тшегре Бойсвэбтуэбре, чтоб его лежа подбрасывало в Воинских Чертогах Небес. Другая наглоталась ядовитой пыли при втором т'гарде Лихлэбре и померла у меня на руках. А мне вот сынка его довелось дождаться… Последняя оказалась покрепче других: родилась при тшегре, пережила второго т'гарда и дотянула до гекхайанского полновластия, но есть предел и женскому здоровью…

— Надо полагать, третий т'гард вам не слишком-то симпатичен.

— Я простой эхайн, — повторил Лэрдзорид. — Мне все равно какая власть, был бы порядок. А гекхайаны для того и поставлены над нами, чтобы порядок блюсти. Иначе на кой они нужны? И мне плевать, как будут величать моего гекхайана. И я буду его чтить, и в поселке все ему присягнут, а кто вздумает ерепениться, того мы живо… Возьмем того же Нишортунна. При старом Нишортунне я получил эту землю и построил на ней свой первый дом. Его потом пушки тшегра снесли к трепаным демонам… Молодой Нишортунн поставил меня в гекхайэдды и освободил ото всех податей, как отца четырех доблестных воинов Светлой Руки. Как же мне его не чтить? — Эхайн со скворчанием припал к кружке. — Конечно, лучше бы у меня были живы все три жены и четыре сына, — сказал он после краткого раздумья. — Но тут уж ничего не поделаешь: воинский долг, Рыцарский Устав…

Лэрдзорид вдруг осекся на полуслове и замер с открытым ртом. Кратов, трудно поводя осоловелыми глазами, уже собирался спросить, что так озаботило почтенного старца. Как вдруг и сам все понял, и даже отчасти протрезвел.

Озма, умостив голову на руках, чтобы не падала, и смежив веки, тихонько и нежно что-то напевала, скорее даже — просто мурлыкала. Временами, будто забываясь, ее голос набирал силу — и вновь затихал. Слов было не разобрать, да и не нужны они были.

Под низкими каменными сводами в удушливом полумраке трепетал голосок волшебной флейты.

«Всякий раз, когда это происходит, — подумал Кратов, — передо мной словно открываются двери в иное измерение. Где все иначе, все устроено гармонично и прекрасно, соткано из лучей света и порхающих звуков музыки. Бог знает как она Делает это своим голосом… И я едва успеваю туда заглянуть, как все закапчивается. И на мою бедную голову рушится шершавый, грубый, дурно пахнущий, так называемый материальный мир. Конечно, я переживаю шок. И любой на моем месте переживает то же самое. И нам плохо здесь, и хочется обратно… в страну Оз. Потом-то, конечно, мы приходим в себя, забываем пережитое, холодно и отстраненно делимся впечатлениями, что— то по-дилетантски пытаемся оценивать и сравнивать. Хотя в глубине души понимаем, что этому нет оценок, не с чем сравнивать. И в каждом из нас навечно остается крохотный, согревающий душу осколочек сказки. И мы уже никогда не станем прежними. Мы будем чуть добрее и лучше, чем были. — Он поглядел на застывшее, словно неумело вырубленное из пористого камня троглодитовым инструментом лицо Лэрдзорида. — Но ведь и эхайнам тоже перепадает от этого волшебства! И никому не понять, что они, несчастные, непривычные, не готовые ни к чему похожему, переживают в такие минуты…»

Голова Озмы наконец упала, голос прервался.

По морщинистым щекам Лэрдзорида бежали слезы.

— Что это?.. — просипел он перехваченным горлом. — Что это было? — Он нахмурился, словно пытаясь ухватиться за внезапно промелькнувшую догадку. — Кто вы такие? Откуда появились? Вы что — ангелы?

Кратов отрицательно помотал головой.

— Я уже точно не ангел, — пробормотал он неверным языком. — Вот она— может быть…

— Драд-дхэйам, — выругался эхайн. — Как такое возможно? Я даже вытрезвился от хмеля! То-то я смотрю, а этот дуралей Шьесс на карачках перед ней ползает! Да тут всякий не то что на карачках, а и на пузе поползет… У меня внутри все болит, вот уже сорок лет не стихает, едва я первую жену похоронил… а теперь вдруг все прояснилось и успокоилось. Будто было мне отпущение всех грехов. — Он с опасливым благоговением посмотрел на мирно спящую Озму. — Это светлый ангел залетел в мой дом. А я даже не умею его приветить как полагается…

— Сейчас этому ангелу нужна только мягкая и чистая постель, — сказал Кратов.

109